|
В современном мире влияние науки на все сферы человеческой жизни – от производства и техники до экономики и политики – очень значительно. ХХ век можно справедливо назвать «золотым веком науки», ведь открытия ученых и технические достижения коренным образом изменили жизнь каждого из нас и судьбы цивилизации в целом. В то же время перед человечеством сегодня стоят серьезные проблемы: глобальный экологический кризис, отчуждение человека от природы, дегуманизация общества. Часть ответственности несет за это наука. Появляется насущная необходимость пересмотра основ своего мировоззрения, понимания своего места в природе, своей цивилизационной парадигмы.
Многочисленные религии, политические партии, движения предлагают свои варианты решения современных проблем. Но с точки зрения науки (по крайней мере, классической) выход из кризиса невозможен без обладания научной картиной мира. Под этим термином подразумевается рационалистичная система мышления, сформированная прежде всего на основе естественнонаучного подхода. Конечно, это уже не механистический рационализм или эмпиризм времен Декарта и Ньютона, но целостное мировоззрение, интегрирующее достижения науки и техники, гуманитарной культуры предыдущих веков и XX столетия.
Научное мышление рационально, критично и аналитично. Это вовсе не означает отказа от художественной и религиозной картин мира. Научная рациональность важна потому, что она приучает людей к осознанию относительности и ограниченности суждений, к поиску решений, к построению моделей наших представлений о мире, к стремлению к объективности знаний. Возможно, именно сейчас зарождается новый, синергетический тип научного мировоззрения, основывающийся на идеях единства мира, эволюции, вероятности, самоорганизации и системного подхода. Это проявляется не только в естественно-технических, но и в гуманитарных науках. Все больше выявляется сходство между объектами неживой и живой природы и общественными явлениями.
Как считает один из виднейших российских ученых-синергетиков Р.Г. Баранцев, «признаки становления новой парадигмы уже различимы. В естествознании все чаще говорится о междисциплинарности, комплексности, системности; в философии все больший вес приобретают такие понятия как синтез, всеединство, целостность; в политике провозглашается приоритет общечеловеческих ценностей перед групповыми, усиливается переориентация от вражды к сотрудничеству, экологические требования обретают черты нравственного императива. Синтезирующую роль берет на себя культура, объединяя науку, искусство и духовные учения в целостность ноосферы. «Все религии, искусства и науки являются ветвями одного дерева», – писал А. Эйнштейн в последние годы своей жизни» [42].
В принципе, стремление к синтезу научного знания, к целостному взгляду на мир – явление не новое и свойственное любым культурам. Напротив, глубокая дифференциация наук на многочисленные специализации со своими языками, непонятными непосвященным, характерна прежде всего для европейской науки Нового времени. Возникает проблема установления связей между отдельными областями науки, которую невозможно решить без наличия объединяющей «метапарадигмы», формирующей общее миропонимание. Необходимая целостность современной картины мира, на наш взгляд, может быть достигнута путем интеграции естественнонаучного и гуманитарного знания.
Деление системы наук на естественные и технические, с одной стороны, и на гуманитарные и общественные, с другой, весьма условно. Ведь основная функция науки как сферы человеческой деятельности – выработка и теоретическая систематизация объективных знаний о действительности. Конечно, специфика предмета науки должна учитываться, но это не значит, что необходимо противопоставлять друг другу различные области научного знания, лежащего в основе научной картины мира. И непосредственные цели науки: описание, объяснение и предсказание процессов и явлений действительности, составляющих предмет ее изучения на основе открываемых ею законов, в сущности, совпадают как для гуманитарных, так и для естественных наук.
Наука тесно связана со всей сферой культуры. Так, по мнению В.И. Вернадского, «научное мировоззрение развивается в тесном общении и широком взаимодействии с другими сторонами духовной жизни человечества. Отделение научного мировоззрения и науки от одновременно или ранее происходившей деятельности человека в области религии, философии, общественной жизни или искусства невозможно. Все эти проявления человеческой жизни тесно сплетены между собою и могут быть разделены только в воображении» [43]. Но прежде чем рассмотреть особенности функционирования подсистемы «наука» в системе современной культуры, надо ответить на вопрос: как вообще стала возможна современная наука? Чтобы лучше осмыслить особенности науки наших дней, соотнесем ее с опытом предыдущих эпох.
Наука отделилась от обыденного знания в глубокой древности. Началом развития науки можно считать процесс накопления единичных эмпирических фактов, происходивший в течение длительного времени. Уже в древнем Египте, Месопотамии, Индии стали появляться первые признаки становления научного знания: возникли древняя медицина, астрология, математика. Благодаря появлению философии в древней Греции и Риме стали возникать научные (а не мифологические) теории, пытавшиеся объяснить накопленные к тому времени факты. Однако отсутствие методологии и опоры на опыт не позволило развиться большинству естественных наук (за исключением разве что математики). В то же время многие гуманитарные науки уже в античную эпоху достигли больших успехов. Основой для античного мировоззрения являлся космоцентризм, т.е. природа понималась как космос – вечный и неизменный порядок, где все имеет свое естественное место и подчиняется космическому закону.
В эпоху средневековья на развитие науки огромное влияние оказывала христианская религия. Космоцентрическое мировоззрение не исчезло, но космос стал представляться как творение Бога; соответственно, основным опытом средневекового человека был Бог, а не природа. Влияние средневековых теоцентрических представлений на науку было неоднозначным. С одной стороны, всегда существовала опасность недооценки практических сторон бытия и недоверия к разуму, ведь человек мыслился лишь странником на этой земле. С другой стороны, не стоит противопоставлять веру и разум, религию и науку. В системе культуры многие ее функции распределены между всеми ее подсистемами: как религия несет в себе элементы познавательной информации, так и наука содержит в себе моменты ценностного отношения к миру. Поскольку же религия выполняет познавательные функции, то она является знанием. Конечно, это знание не научное и зачастую бездоказательное, но по результату воздействия на человека и общество оно может превосходить научные теории, история многих религий – тому подтверждение.
Но лишь в эпоху Возрождения и особенно в Новое время ситуация стала кардинально меняться: центр культуры смещается от Бога к человеку (антропоцентризм). Именно тогда происходит рождение современной науки. Физическая природа понимается уже не как некая вечная данность и не как творение Бога, но как объект человеческого исследования и господства при помощи науки и техники. Природа становится материалом, используемым человеком для своей пользы, а сам человек решительно противопоставляет себя природе.
Одним из решающих факторов, повлиявших на культуру того времени, стала научная революция. Несколько ниже мы подробно рассмотрим вопрос о движущих силах научных революций, пока же обозначим границы научной революции Нового времени.
«Отрезок времени примерно от даты публикации работы Николая Коперника «Об обращении небесных сфер», т.е. с 1543 г., до деятельности Исаака Ньютона, сочинение которого «Математические начала натуральной философии» впервые было опубликовано в 1687 г., обычно называют периодом «научной революции». Речь идет о мощном движении, которое обретает основные характерные черты в XVII веке в работах Галилея, идеях Бэкона и Декарта, впоследствии получивших свое завершение в классическом ньютоновском образе Вселенной, подобной часовому механизму… Меняется не только образ мира. С этим изменением связано и изменение – также медленное, мучительное, но неуклонное – представлений о человеке, о науке, о человеке науки, о научном поиске и научных институтах, об отношениях между наукой и обществом, между наукой и философией и между научным знанием и религиозной верой» [44].
Основные черты науки, сформировавшейся в Новое время, в той или иной степени свойственны и нашему времени.
Так, метод новой науки состоит в аналитическом рассмотрении явления, предварительно изолируемого от окружающей среды, чтобы не учитывать отдельные сопровождающие факторы, не оказывающие влияние на это явление. Вначале формулируется гипотеза, являющая собой рационально упорядоченный априорный опыт, а затем доказывается ее истинность (как правило, с помощью эксперимента). Экспериментом подчеркивается соединение теории с практикой: математический метод доказывает свою действенность в реальном мире. Именно поэтому происходит интенсивное развитие практически ориентированных наук, а также техники.
Но вернемся к поставленному ранее вопросу: как вообще стала возможна современная наука? Довольно часто история науки излагается как простой перечень фактов и открытий, а прогресс в науке сводится к простому накоплению и росту научного знания (кумуляции), вследствие чего не раскрываются внутренние закономерности происходящих в процессе познания изменений. Мы же полагаем, что современная наука была бы невозможной без научной (а точнее – общекультурной) революции Нового времени. Для подтверждения этого тезиса обратимся к знаменитой книге Томаса Куна «Структура научных революций» [45]. Согласно Куну, развитие науки происходит неравномерно. Старые теории, опровергаются новыми фактами, не укладывающимися в эти теории, и тогда появляются новые теории, на тот момент объясняющие практически все факты. То есть в развитии науки заметны две фазы: фаза спокойного развития науки и фаза научной революции. При этом научные революции в истории развития науки происходят достаточно редко, а основное время приходится на фазу «нормальной науки».
Центральное место в концепции Куна занимает понятие парадигмы, или совокупности наиболее общих идей и методологических установок в науке, признаваемых данным научным сообществом. Парадигма обладает двумя свойствами: 1) она принята научным сообществом как основа для дальнейшей работы; 2) она содержит переменные вопросы, т.е. открывает простор для исследователей. Парадигма – это начало всякой науки, она обеспечивает возможность целенаправленного отбора фактов и их интерпретации.
Концепция Куна во многом носит социально-психологический характер, поскольку подразумевается, что члены научного сообщества разделяют определенную парадигму, приверженность к которой обуславливается их социальным статусом и научным положением, научными стереотипами, симпатиями, эстетическими мотивами и вкусами. Научные революции могут быть вызваны различными причинами: это и случайный фактор (некоторые революционные открытия произошли незапланированно), и личностный фактор (роль личности ученого). Но, помимо случайного или личностного фактора, должны быть объективные предпосылки, т.е. факты и наблюдения, противоречащие доминирующей на тот момент теории, которые приводят к осознанию кризиса теории или научного направления. На наш взгляд, с точки зрения системного подхода, рассматривающего науку как часть культуры, объективные предпосылки научных революций особенно важны, но это могут быть не только собственно научные предпосылки, но, не в последнюю очередь, предпосылки культурные. Ведь как наука, так и ее творцы погружены в культуру, поэтому любые новшества в, казалось бы, далеких от науки областях культуры могут отозваться в виде новых научных гипотез и открытий. Следствием этого может стать появление на свет нового научного направления или целой научной дисциплины (а иногда и закрытие старого научного направления). Но главным последствием научной революции является уточнение знаний об окружающей действительности и, следовательно, изменение картины мира.
Позиция Т. Куна повлияла на многих других ученых. Например, Ф. Капра придал понятию парадигмы очень широкий смысл, противопоставив парадигму классической, картезианско-ньютоновской науки и новую («холистскую», «экологическую») парадигму, призванной заменить собой рационально-дискретную методологию ортодоксальной науки Нового времени. В книге «Время перемен» [46] он приходит к выводу, что современная наука почти полностью освободилась от наследия позитивизма, эмпиризма и рационализма, и вплотную подошла к холистскому пониманию реальности. Конечно, это довольно смелое утверждение, но стремление к холизму (другими словами, к интеграции всего научного знания) действительно присутствует во многих областях современной науки, самый яркий пример здесь – синергетика. Другое дело, что Капра призывает к донаучному, мистическому пониманию природы реальности, охотно заимствуя восточные религиозно-философские концепции (одна из его книг даже называется «Дао физики»). С этим не всегда можно согласиться. Любопытно, что если в свое время рационализм схоластики сыграл свою роль в становлении науки, то сегодня во взаимоотношениях науки и религии имеет место противоположный процесс – наука своим авторитетом придает вес мистическим утверждениям [47]. При этом остается открытым вопрос, полезно ли это науке, авторитет которой беззастенчиво используется различными экстрасенсами и знахарями.
К целостному видению мира, подразумевающему изменение образа науки, призывает и В.В. Налимов: «…Наука давно перестала быть свободной и непринужденной деятельностью. Она превратилась в систему, одно из названий которой – научно-технический прогресс. Освободиться от пут своей собственной одномерной парадигмы, перестать быть системой, стать снова непринужденной, способной к существованию в содружестве со всеми другими аспектами многогранного по своей природе сознания человека – таким видится нам ее будущее, скрытое за завесой завтрашнего дня» [48].
Наконец, возвращаясь к вопросу о научных парадигмах, упомянем интересную работу А.Г. Дугина «Эволюция парадигмальных оснований науки» [49], в которой обозначены три основные «сверхобобщающие парадигмы» («метапарадигмы»): парадигмы сферы, луча и отрезка, каждая из которых формирует отношение к миру, представление о его структуре, перспективы и модели его познания.
Так, парадигма сферы свойственна традиционным обществам. Она основана на том, что Божество (Первоначало, Первопричина) находится внутри мира, единосущно миру, неразрывно и субстанциально с ним связано, что порождает концепцию «циклического времени» («вечного возвращения»).
Парадигма луча сопряжена с монотеистической теологией и в ее основе лежит идея о творении мира ex nihilo – «из ничего». Такой подход разрывает непрерывность сферического мира, реальность становится разомкнутой с одной стороны - со стороны ее возникновения. Но отчуждение мира от Творца будет преодолено в эсхатологической перспективе, т.е. в конце времен.
Наконец, в парадигме отрезка постулируется замкнутость мира с двух сторон. Вселенная представляется как богооставленная предметная реальность, замкнутая со всех сторон небытием и смертью. Эта парадигма свойственна Новому времени и лежит в основании современной науки.
Очевидно, что эти «метапарадигмы» соответствуют основным историческим мировоззренческим установкам: космоцентризму, теоцентризму и антропоцентризму. Дугин говорит о «конце науки», характерной для парадигмы луча, и утверждает, что уже сегодня рождается новая наука, связанная с парадигмой сферы. Здесь его мысль во многом перекликается с идеями уже упоминавшихся Ф. Капры и В.В. Налимова. Действительно, абсолютизация современной науки и техники может привести (и приводит) ко многим негативным явлениям. Но значит ли это, что человек вновь должен рассматриваться лишь как ничтожная частица космоса и, фактически, вновь обратиться к языческому или мистическому мировосприятию? А ведь такие представления все чаще возникают в научном сообществе.
Становится все заметнее то, что современная наука претерпевает фундаментальные изменения, вызванные социокультурными преобразованиями. Меняется облик науки, ее место в современном обществе. По-новому осмысляются ее задачи, способы и методы взаимодействия с окружающей действительностью. Одним из самых актуальных вопросов в современной ситуации становится вопрос об определении статуса современной науки, ее потенциале или его отсутствии. В этом смысле показательным является переосмысление в науке фундаментального для нее понятия рациональности.
Принято выделять три типа научности: классическую, неклассическую, постнеклассическую, в соответствии с которыми можно выделить и три типа рациональности. Так, классический тип научной рациональности можно было бы характеризовать как стремление к объективности, универсальности знания, нацеленность на поиск окончательной истины (это характерно, прежде всего, для науки Нового времени). Неклассический тип рациональности характеризуется субъективностью процесса познания, сочетанием рационального и иррационального в процессе познания. Постнеклассический тип научной рациональности характеризуется субъективными проявлениями бытия ученого, который включен в сложные, многоуровневые, познавательные системы, а также сочетанием рационального и внерационального способов постижения истины.
Рассматривая науку как часть культуры, И.С. Панкратов [50] ставит в соответствие классическому, неклассическому и постнеклассическому типам научности (рациональности) традиционалистскую, модернистскую и постмодернистскую культуру. С его точки зрения, именно современная постмодернистская культура задает сегодня новый тип научной рациональности. Влияние культуры постмодернизма на все сферы человеческой деятельности создало предпосылки для распредмечивания научной области, поставило под сомнение саму научную реальность, сделало границы науки зыбкими и легко разрушаемыми. Вследствие этого встал вопрос о целесообразности науки как таковой, которая была обвинена во всех пороках современной цивилизации. В сложившихся условиях вынужденного выживания научному сообществу необходимо переосмыслить роль рационального в процессе познания и тем самым задать новые границы рационального. По мнению Панкратова, наука исчерпала свой креативный потенциал, утрачивает функцию построения картины мира, и поэтому она должна послужить основой для возникновения новой формы мышления и деятельности, а именно – методологического мышления (в широком смысле), которое сможет произвести синтез рациональности в новых условиях.
Очевидно, что научное знание как таковое – это во многом результат разного рода процедур обоснования (определения, объяснения, индукции и дедукции, проверки на непротиворечивость и т.д.). Именно поэтому можно говорить о научной рациональности. По мнению З.А. Сокулер, в развитии западной рациональной мысли пройден этап так называемого «фундаментализма», когда структура процедур обоснования мыслилась как подведение представлений под некоторые определенные постулаты – «начала знания». «После выявления подлинных начал знания должно быть показано, как из них выводится все величественное здание науки. Ее развитие мыслилось как надстройка все новых и новых этажей, причем созданное ранее не должно подвергаться изменению. Если фундамент выбран правильно, здание не рухнет. Такими претендентами на роль начал в истории философии выступали и опыт (чувственные впечатления, свидетельства чувств), и рациональная интуиция, и ”естественный свет разума”» [51]. Таким образом, двумя разновидностями фундаментализма, характерными для науки Нового времени, оказываются эмпиризм и рационализм. Первый пытается свести знание к опыту, второй – к разуму, но оба совпадают друг с другом в принятии единого линейного (иерархического) отношения оснований и обосновываемого.
С середины ХХ века на смену фундаментализму приходит критическое отношение к любым процедурам обоснования – «антифундаментализм». «Кризис логического позитивизма привел к тому, что устои фундаментализма действительно зашатались. Чем далее, тем более очевидной становилась невозможность его защиты. В настоящее время мы являемся очевидцами становления новой – антифундаменталистской – парадигмы» [52].
Но антифундаментализм – не выход из тупика «позитивистской рациональности», поскольку он вообще отказывается от процедур обоснования. Антифундаментализм принимает фундаменталистскую иерархическую модель рациональности, но указывает на невозможность ее осуществления. Как считает американский философ науки Ларри Лаудан, фундаменталистские и антифундаменталистские тенденции могут быть преодолены в «сетевой» модели. «Сетевая модель очень сильно отличается от иерархической модели, так как показывает, что сложный процесс взаимного разбирательства и взаимного обоснования пронизывает все три уровня научных состояний. Обоснование течет как вверх, так и вниз по иерархии, связывая цели, методы и фактуальные утверждения. Не имеет смысла далее трактовать какой-либо один из этих уровней как более привилегированный или более фундаментальный, чем другие» [53]. На наш взгляд, сам факт появления этой модели лишний раз свидетельствует о взаимосвязи науки с системой культуры в целом. И если «холистская» парадигма современной науки возникла не без влияния мистических учений, то сетевая модель научной рациональности фактически соответствует постмодернистскому, полистилистическому мировоззрению. Фундаменталистской, антифундаменталистской и сетевой моделям рациональности соответствуют ранее упомянутые классический, неклассический и постнеклассический типы научности и, соответственно, традиционалистский, модернистский и постмодернистский типы культуры.
В условиях постмодерна наука постепенно «виртуализируется» – как и вся культура. По мнению Д.В. Иванова, «наука сейчас – это не предприятие по поиску истины, а род языковых игр, состязаний в манипулировании моделями научного дискурса. В этом плане симптоматичны две тенденции. Во-первых, материальный эксперимент все чаще замещается экспериментом на моделях. Если раньше теории могли строиться только на основе открытия некоего порядка, присущего вещам, то теперь вполне допустимо моделирование без выхода к каким-либо реальным референтам, например, компьютерные симуляции природных, технологических и социальных процессов. Во-вторых, процесс верификации гипотез все чаще замещается процессом фальсификации. Если раньше достаточным аргументом против теории считались данные опыта, противоречащие ее положениям, то теперь лишь изобретение альтернативной модели может служить аргументом» [54]. На основании этих и некоторых других тенденций, автор делает парадоксальный вывод, что «мы живем в эпоху науки образов и образов науки» [55]. На наш взгляд, последнее утверждение отчасти справедливо лишь для гуманитарных наук, естественные же и технические науки сложно отнести к разряду «виртуальной реальности» – прежде всего из-за их практической направленности.
В современном обществе не только наука, но и техника занимает одно из ведущих мест. Более того, техника и наука в их тесной взаимосвязи являются приметой нашего времени, без которых наша техногенная цивилизация была бы невозможной. «Мы можем сказать, что хотя технология per se не детерминирует историческую эволюцию и социальные изменения, технология (или ее отсутствие) воплощает способность обществ трансформировать себя и определяет направления, на которых общество (всегда через конфликтный процесс) решает применить свой технологический потенциал» [56]. Последствия технического развития современной цивилизации в условиях драматических социально-экологических изменений ставят нас перед необходимостью переосмысления самого понятия научно-технического прогресса и, соответственно, места техники в современной культуре.
Технические устройства и орудия, которые окружают нас в повседневной жизни, – это лишь предметы технической деятельности человека, материальные результаты его технических усилий и размышлений. Приобщение же к технической цивилизации прививается воспитанием, обучением, передачей технических знаний. Техника относится к сфере материальной культуры. Но материальная культура связана с духовной культурой самыми неразрывными узами. Поэтому техника должна быть понята как совокупность технических устройств, различных видов технической деятельности по созданию этих устройств, а также технических знаний.
К сфере техники относится не только использование, но и само производство научно-технических знаний. Кроме того, сам процесс применения научных знаний в инженерной практике не является таким простым, как это часто думали, и связан не только с приложением уже имеющихся, но и с получением новых знаний. Таким образом, современная техника, и прежде всего техническое знание, неразрывно связаны с развитием науки. Сегодня это очевидно, однако в истории развития общества соотношение науки и техники постепенно менялось.
Техника возникла вместе с появлением человека и долгое время развивалась независимо от всякой науки. В самый ранний период развития человеческой цивилизации и научное, и техническое знание были органично вплетены в религиозно-мифологическое мировосприятие и еще не отделялись от практической деятельности. Техническое знание и техническое действие были тесно связаны с магическим действием, а наука была еще неотделимой от практики и техники. Лишь античная революция в науке выделила теоретическую форму познания и освоения мира в самостоятельную сферу человеческой деятельности.
В античности понятие «технэ» включает и технику, и техническое знание, и искусство, но не включает теорию. Поэтому в античной культуре наука и техника рассматривались как принципиально различные виды деятельности. И действительно, «технэ» не имело никакого теоретического фундамента и являлось всего лишь практическим ремеслом.
В средние века ситуация принципиально не изменилась: ремесленники полагались в основном на традиционное знание, которое держалось в секрете, часто передавалось по наследству и со временем изменялось незначительно.
«Смена вех» произошла в эпоху Возрождения, когда теория стала ориентироваться на практику. Стремление к всеохватывающему рассмотрению и изучению предмета выразилось в формировании идеала энциклопедически развитой личности художника, ученого и инженера, равным образом хорошо знающего и умеющего в самых различных областях науки и техники.
Но в науке Нового времени, наоборот, наблюдается стремление к специализации. Выдвигается идеал новой науки, способной решать теоретическими средствами инженерные задачи, и новой техники, основанной на науке. Это и привело к дисциплинарной организации науки и техники, к появлению множества научных и технических дисциплин. Во многом это было связано с развитием специально-научного и инженерного образования.
Высшую на сегодня ступень рационального обобщения в технике представляет собой системотехника как попытка комплексного теоретического обобщения всех отраслей современной техники и технических наук при ориентации не только на естественнонаучное, но и гуманитарное образование инженеров, т.е. при ориентации на системную картину мира.
Таким образом, современная цивилизация может быть названа не только научной, но, скорее, научно-технической. Еще Бердяев заметил, что «в век маловерия, в век ослабления не только старой религиозной веры, но и гуманистической веры XIX века, единственной сильной верой современного цивилизованного человека остается вера в технику, в ее мощь и ее бесконечное развитие. Техника есть последняя любовь человека, и он готов изменить свой образ под влиянием предмета своей любви» [57].
Научно-техническая цивилизация – крайне неоднозначный феномен культуры, которому присущи как положительные, так и отрицательные стороны. Подробный анализ соотношения такой цивилизации с системой культуры в целом дал В.В. Миронов в своей книге «Образы науки в современной культуре и философии» [58]. В частности, он считает, что претензии науки на ведущее место в культуре необоснованны: многообразие мира не может быть познано только с позиций научной рациональности. Однако наука (точнее – представления о ней) абсолютизируются в таких противоположных социокультурных (мировоззренческих) позициях, как сциентизм и антисциентизм.
С точки зрения сциентизма, научное знание есть наивысшая культурная ценность, с которой должны соизмерять свое содержание все иные формы духовного освоения бытия (при этом исторически идеалом для сциентизма выступает не наука вообще, а естественные и математические науки).
Антисциентизм же основан на широкой критике науки и рассматривает ее как «демона, выпущенного из бутылки», угрожающего теперь существованию самой человеческой цивилизации. В качестве альтернативы науке выдвигаются различного рода вненаучные или внерациональные способы постижения бытия, а наука объявляется несостоятельной не только в постижении Истины, но и в решении проблем сущности человека, его взаимоотношений с другими людьми и миром в целом.
Радикальный антисциентист П. Фейерабенд – лидер т.н. «эпистемологического анархизма» – заявляет: «Наука гораздо ближе к мифу, чем готова допустить философия науки. Это одна из многих форм мышления, разработанных людьми, и не обязательно самая лучшая. Она ослепляет только тех, кто уже принял решение в пользу определенной идеологии или вообще не задумывается о преимуществах и ограничениях науки. Поскольку принятие или непринятие той или иной идеологии следует предоставить самому индивиду, постольку отсюда следует, что отделение государства от церкви должно быть дополнено отделением государства от науки - этого наиболее современного, наиболее агрессивного и наиболее догматического религиозного института. Такое отделение - наш единственный шанс достичь того гуманизма, на который мы способны, но которого никогда не достигали... Вненаучные идеологии, способы, практики, теории, традиции могут стать достойными соперниками науки и помочь нам обнаружить ее важнейшие недостатки, если дать им равные шансы в конкурентной борьбе. Предоставить им эти равные шансы - задача институтов свободного общества. Превосходство науки можно утверждать только после многочисленных сравнений ее с альтернативными точками зрения» [59].
Но и в сциентизме, и в антисциентизме ощущается стремление переложить всю ответственность за судьбу человечества на науку, только в одном случае науке отводится положительная роль, а в другом – отрицательная. Фактически в центре противопоставления «сциентизм – антисциентизм» находится не наука как таковая, а ее интерпретация на уровне обыденного сознания, зафиксированная в культуре. Впрочем, само появление сциентизма и антисциентизма указывает на огромное влияние науки и техники на современную культуру.
Так, успехи научно-технического прогресса порождают целый ряд сциентистски ориентированных технократических футурологических и социальных моделей общественного развития, в которых не обращается особого внимания на негативные стороны научно-технического прогресса. Развитие общества отождествляется лишь с научно-техническим прогрессом (на высшей стадии развитии которого якобы будут открыты все «объективные законы» функционирования общества), что, в сущности, является утопизмом.
Такому агрессивному технократизму противостоят антисциентистские рассуждения, апеллирующие к гуманизму. Представители данной ориентации обращают внимание на дегуманизирующую роль науки в современной культуре, на проблему отчуждения человека и, в конечном счете, на разрушение личности. Сциентистской утопии противостоит мрачная антиутопия, в которой наука неизбежно приводит к падению нравов, экологическому кризису, наконец к гибели всего человечества. Выходом может стать создание общей гуманистической системы ценностей, основанной на традициях человеческой культуры, но на практике эти благие пожелания приводят лишь к конструированию очередной утопии.
Современная гуманитарная наука также во многом зависит от научно-технического прогресса, поскольку новейшие достижения науки и техники значительно влияют на сам характер творчества в этой области. Наиболее заметно это становится в связи с развитием компьютерной техники, изменившей коммуникационное поле современной культуры, методы и средства гуманитарного исследования.
Глобальная компьютеризация современного общества влияет на формы и характер общения между людьми, способы контроля за информацией, степени свободы ее получения и выбора. Превращение всего человечества в единую информационную систему может помочь раскрытию творческого потенциала личности, осуществить синтез не только между «двумя культурами» – гуманитарными и естественными науками, но и вообще между всеми видами творческой деятельности.
С другой стороны, научно-технический прогресс сегодня приводит к проблеме так называемого кризиса культуры. XX в. – не только «золотой век науки», но и век разочарования в науке. Наука не всесильна, наконец, ее плоды часто употреблялись и употребляются во вред человечеству, а неразумное использование сотворенных человеческим разумом достижений становится реальной угрозой его гибели. По мнению П. Козловски, в основе науки и технологии западной цивилизации лежат религиозные и моральные ценности. Но если наука «становится также и свободной по отношению к проблемам прав человека, религиозным ценностям и ценностям личности, по отношению к контролю за творчеством, то это несет с собой угрозу появления очень негуманного мира и уничтожения самого человека с помощью его собственных технических и научных результатов» [60].
Таким образом, наука и техника занимают важное место в современной культуре. Благодаря развитию науки и техники стала возможна информатизация и глобализация, но именно развитие этих процессов и привело науку к современному кризису. Сложно сказать, каким будет статус науки в полистилистической культуре будущего, но можно предположить, что она станет менее узконаправленной и прагматичной и более целостной и гуманистичной.
|
