|
Общеизвестно, что задолго до возникновения науки люди приобретали необходимые им знания о свойствах вещей и явлений, с которыми они сталкивались, непосредственно в процессе своей практической деятельности. И сейчас немало нового для себя мы узнаем с помощью обыденного познания. Подчеркивая отличие научного знания от обыденного, иногда» не обращают внимания на преемственность и связь между ними. Эта связь состоит прежде всего в том, что обе эти формы познания имеют общую цель — дать объективно верное знание о действительности. Поэтому они опираются на принцип реализма, который в обыденном сознании ассоциируется с так называемым здравым смыслом. Хотя понятие здравого смысла не является точно определенным и меняется со временем, тем не менее, в его основе лежит представление об объективно реальном существовании окружающего мира. Именно здравый смысл дает возможность отличать реальное от иллюзий, действительное от кажущегося, и поэтому отвергает наличие каких-либо сверхъестественных сил в природе. Рассуждения в рамках здравого смысла, как и науки, ставят своей целью достижение объективной истины, и, следовательно, они должны опираются на те же законы традиционной логики, которые обеспечивают последовательный и непротиворечивый характер мышления. Однако, если в науке эти законы применяются вполне сознательно и могут быть использованы для раскрытия ошибок в рассуждении или аргументации, то в обыденном познании они усваиваются и используются стихийно. Поэтому в более тонких и сложных рассуждениях возникающие ошибки без логики не могут быть быстро обнаружены, а главное — раскрыты причины их появления. Тоже самое можно сказать о других критериях, способах и методах познания, которые отличают науку от обыденного и стихийно-эмпирического познания.
Обыденное познание, как известно, носит фрагментарный характер, его суждения не связаны друг с другом, а заключения представляют собой изолированные обобщения тех или иных результатов случайных наблюдений и потому они не объединены в целостную систему. Самое же главное состоит в том, что знания, существующие в обыденном и практическом познании, не используют ни абстрактных, теоретических методов исследования, ни надежных способов их проверки и обоснования. Можно было бы поэтому дать чисто отрицательное определение обыденному познанию путем отрицания всех тех особенностей, которые присущи науке. Но в таком случае исчезла бы всякая связь и преемственность между научным и обыденным познанием, а сама наука появилась бы на пустом месте, из ничего.
Преемственность между обыденным знанием и наукой, здравым смыслом и критическим мышлением науки состоит в том, что научное мышление, хотя и возникает на основе предположений здравого смысла, но' в дальнейшем эти предположения подвергаются уточнению, исправлению или замене другими положениями. Так, обыденное представление о движении Солнца вокруг Земли, вошедшее даже в систему мира Птолемея, или вера в то, что земная поверхность представляет плоскость и другие им подобные, были подвергнуты критике и заменены научными положениями. В свою очередь, здравый смысл также не остается неизменным, ибо со временем постепенно включает в свой состав прочно утвердившиеся в науке истины.
По-видимому, именно эта связь и преемственность между наукой и обыденным познанием служит иногда основанием для крайних заявлений, когда научное знание рассматривается только как усовершенствованное обыденное знание. Такого мнения придерживался, например, известный английский биолог-эволюционист Томас Гексли (1825—1895). «Я верю, — писал он, — что наука есть не что иное, как тренированный и организованный здравый смысл. Она отличается от него точно так же, как ветеран — от необученного рекрута».
Нетрудно, однако, понять, что наука не является простым продолжением и усовершенствованием знаний, основанных на здравом смысле. Скорее, познание, основанное на здравом смысле, может служить исходным пунктом или началом для возникновения качественно нового, критически-рационального научного знания. В этой связи заслуживает внимания точка зрения Карла Поппера, подчеркивавшего, что «наука, философия, рациональное мышление — все начинают со здравого смысла».
В связи с этим кажется мало убедительной и необоснованной тенденция резкого противопоставления науки обыденному познанию, отрицания какой-либо связи между ними. Эта тенденция наиболее ярко проявилась в неопозитивистской концепции демаркации научного знания от ненаучного и псевдонаучного знания.
Проблема демаркации ставила своей целью найти окончательные и безошибочные критерии, с помощью которых можно было бы отделить научные знания от метафизических, ненаучных и псевдонаучных знаний. Но для этого необходимо было найти прежде всего способы проверки самих научных знаний, т.е. ее суждений, гипотез и теорий. Когда зашла речь о том, какими специфическими способами достигается такая проверка, то мнения здесь разошлись. Если суммировать эти мнения, то можно выделить две основные группы. Сторонники эмпиризма, к которым примыкают также логические позитивисты, считают, что гипотезы и теоретические системы науки должны проверяться с помощью критерия подтверждения. Чем больше и разнообразнее будут факты, подтверждающие гипотезу, тем более правдоподобной, или вероятной, она должна считаться. Нетрудно понять, однако, что будущие опыты и вновь открытые факты могут опровергнуть не только отдельную гипотезу, но и теоретическую систему, которая раньше представлялась достоверно истинной. Почти три столетия никто не сомневался в истинности законов и принципов классической механики Галилея — Ньютона, но в XX столетии появилась теория относительности Эйнштейна, которая указала на новые факты, исправившие прежние представления о пространстве, времени и гравитации. Несколько позднее возникшая квантовая механика открыла совершенно новые законы движения в мире мельчайших частиц материи. Этот исторический опыт развития науки учит нас, что не только к гипотезам, но даже к фундаментальным теориям науки не следует подходить как к непреложным, абсолютно достоверным истинам. Поэтому и критерий подтверждения не следует рассматривать как абсолютный, так как рост и развитие познания происходит диалектически — от менее достоверных и неполных истин к истинам более достоверным и полным.
Проверку гипотезы на истинность посредством подтверждения ее фактами принято называть верификацией. Логические позитивисты, выдвинувшие верификацию в качестве единственного критерия научного характера знания, считают, что с его помощью можно разграничить не только суждения эмпирических наук от неэмпирических, но и осмысленные суждения от суждений бессмысленных. К таким бессмысленным суждениям они относили прежде всего утверждения философии, которую в западной литературе именуют метафизикой. Хотя непосредственно верифицировать фактами можно действительно лишь суждения эмпирических наук, но совершенно необоснованно считать все другие, не верифицируемые суждения, бессмысленными. Если придерживаться такого подхода, тогда придется объявить бессмысленными и все суждения чистой математики. Более того, поскольку общие законы и теории естественных наук также нельзя непосредственно верифицировать с помощью эмпирических фактов, то и они оказываются бессмысленными. Впоследствии логические позитивисты попытались избежать таких крайних выводов, тем не менее поставленная ими цель точного определения критерия демаркации не была достигнута. Все эти и другие недостатки, связанные с абсолютизацией критерия верификации, в конечном счете, обусловлены эмпирической и антидиалектической позицией логических позитивистов. Как и их ранние предшественники (О. Конт, Д.С. Милль и другие), они признают надежным только эмпирическое знание и поэтому стремятся свести к нему теоретическое знание, которое некоторые их сторонники считают результатом чисто спекулятивного мышления. Сами логические позитивисты ясно сознавали, что они продолжают развивать концепцию эмпиризма, дополнив ее логическим анализом структуры науки. Не случайно поэтому их причисляют как к эмпирическим, так и к логическим позитивистам.
Пожалуй, одним из первых резко выступил против критерия верификации Карл Поппер, когда он жил еще в Вене и присутствовал на заседаниях Венского кружка. Указывая на логически некорректный характер верификации, Поппер выдвинул в качестве критерия научности эмпирических систем возможность их опровержения, или фальсификации, опытом. Этот критерий с логической точки зрения является безупречным, так как опирается на правило, известное в логике как modus tollens, опровержения гипотезы при установлении ложности ее следствия. В то время как подтверждение гипотезы ее следствиями обеспечивает лишь вероятность ее истинности, ложность следствия опровергает, или фальсифицирует, саму гипотезу. Эта принципиальная возможность фальсиируемости гипотез и теоретических систем и была принята Поппером в качестве подлинного критерия их научности. Такой критерий, по его мнению, давал возможность, во-первых, отличать эмпирические науки от неэмпирических наук (математики и логики); во-вторых, он не отвергал философию как псевдонауку, а лишь показывал ее абстрактный, неэмпирический характер; в-третьих, он отделял подлинные эмпирические науки от псевдонаук (астрология, фрейдизм и другие), предсказания которых не поддаются опровержению из-за неясности и неопределенности их следствий. Учитывая эти обстоятельства, Поппер называет свой критерий фальсифицируемости подлинным критерием демаркации, или разграничения, действительных наук от псевдонаук.
«Если мы хотим избежать позитивистской ошибки, заключающейся в устранении, в соответствии с нашим критерием демаркации, теоретических систем естествознания, то нам, — указывал он, — следует выбрать такой критерий, который позволял бы допускать в область эмпирической науки даже такие высказывания, верификация которых невозможна. Вместе с тем я, конечно, признаю некоторую систему эмпирической, или научной, только в том случае, если имеется возможность опытной ее проверки. Исходя из этих соображений, можно предположить, что не верифицируемость, а фалъсифицируемость системы следует рассматривать в качестве критерия демаркации».
Такой чисто отрицательный подход к критериям научности и демаркации, хотя и является корректным с чисто формальной точки зрения, тем не менее вряд ли приемлем методологически, а тем более эвристически. Начиная научный поиск, ученый либо уже располагает фактами, которые нельзя объяснить с помощью старой теории, либо пытается подтвердить возникшую у него идею или предположение посредством некоторых фактов. В любом случае он никогда не начинает с совершенно необоснованной гипотезы, пытаясь ее опровергнуть и не действует методом проб и ошибок, как пытается представить процесс научного исследования Поппер.
Не подлежит сомнению, что догадки, предположения и гипотезы, предложенные для решения определенной проблемы, нуждаются в критическом анализе и в этом отношении метод рациональной критики Поппера заслуживает внимания. При этом критика должна распространяться не только на сформулированные предположения и гипотезы, но также на те аргументы, доводы и основания, на которые они опираются. В реальном научном исследовании верификация и фальсификация выступают в нерасторжимом единстве, они взаимодействуют и влияют друг на друга. Таким образом, не противопоставление фальсификации верификации, а их взаимосвязь и взаимодействие дают более полное и адекватное представление о критериях научности.
Критерии демаркации, которые мы рассмотрели выше, дают возможность отделить научное знание прежде всего от псевдонаучного. Однако научное познание руководствуется не только такими критериями, но также определенными идеалами и нормами исследования, которые способствуют более эффективному достижению ее целей и задач. В идеалах науки выражаются ценностные ориентации научного исследования, ее цели и возможные способы их достижения. Очевидно, что с развитием науки, важнейшими ее новыми успехами, возникновением новых средств и методов исследования меняются и ценностные ориентации и особенно методы и нормы научного исследования, хотя на всех этапах развития исследования остаются инвариантными ориентация на поиск объективной истины, обоснованность полученных результатов и возможность их проверки.
Рассмотренные выше критерии демаркации страдают тем общим недостатком, что они не учитывают преемственности научного знания. Дело в том, что научное знание нельзя рассматривать как беспредпосылочное знание, ибо оно возникает на основе обыденного познания и поэтому не может абсолютно противопоставляться последнему. Попытки многих философов, в частности, Рене Декарта построить научное знание на таких положениях, которые с самого начала исключали бы любые предпосылки и были бы совершенно бесспорными и очевидными, оказываются, во-первых, явно недостижимыми, во-вторых, ориентируются на субъективизм, так как считают наиболее надежным субъективный опыт. Известно, что Р. Декарт подверг сомнению все, кроме собственного мышления и существования: «cogito,ergo sum» — «мыслю, следовательно, существую» — это знаменитое изречение достаточно ясно характеризует его субъективистскую позицию в теории познания. Однако на очевидности и субъективном опыте нельзя построить никакого надежного знания. Ведь то, что одному кажется очевидным, другому представляется неочевидным и даже спорным.
Наука, хотя и начинает с анализа предположений здравого смысла обыденного и стихийно-эмпирического познания, не отличающихся особой надежностью и обоснованностью, в процессе своего развития подвергает их рациональной критике, используя для этого специфические эмпирические и особенно теоретические методы исследования, и тем самым достигает прогресса в понимании и объяснении изучаемых явлений. Поскольку наука вообще, и научное исследование в частности, представляют собой особую целенаправленную деятельность по производству новых, надежно обоснованных знаний, постольку они должны располагать своими специфическими методами, средствами и критериями познания. Именно эти особенности отличают науку, как от повседневного знания, так и других вненаучных его форм.
Главное, что отличает науку от обыденного познания, в конечном счете обусловлено ориентацией науки на изучение объективных закономерностей реального мира, для поиска и открытия которых она использует специальные и общие методы исследования реального мира.
|
